Неточные совпадения
Даже колодец был обделан в такой крепкий дуб, какой
идет только на мельницы да на
корабли.
Бывало, пушка зоревая
Лишь только грянет с
корабля,
С крутого берега сбегая,
Уж к морю отправляюсь я.
Потом за трубкой раскаленной,
Волной соленой оживленный,
Как мусульман в своем раю,
С восточной гущей кофе пью.
Иду гулять. Уж благосклонный
Открыт Casino; чашек звон
Там раздается; на балкон
Маркёр выходит полусонный
С метлой в руках, и у крыльца
Уже сошлися два купца.
Корабль разбит,
пошли товары ко́ дну,
И он насилу спасся сам.
Пойдём же, кинемся, скорее, с
корабля...
Сегодня Мехмет-Али
послал корабль в Константинополь, и он ломает себе голову: зачем?
Он догнал жизнь, то есть усвоил опять все, от чего отстал давно; знал, зачем французский посланник выехал из Рима, зачем англичане
посылают корабли с войском на Восток; интересовался, когда проложат новую дорогу в Германии или Франции. Но насчет дороги через Обломовку в большое село не помышлял, в палате доверенность не засвидетельствовал и Штольцу ответа на письма не
послал.
В то же время читать газеты, книги, беспокоиться о том, зачем англичане
послали корабль на Восток…»
Но я хотел бы перенести эти желания и надежды в сердца моих читателей — и — если представится им случай
идти (помните: «
идти», а не «ехать») на
корабле в отдаленные страны — предложить совет: ловить этот случай, не слушая никаких преждевременных страхов и сомнений.
Непривычному человеку покажется, что случилось какое-нибудь бедствие, как будто что-нибудь сломалось, оборвалось и
корабль сейчас
пойдет на дно.
— Меня, — кротко и скромно отвечал Беттельгейм (но под этой скромностью таилось, кажется, не смирение). — Потом, — продолжал он, — уж постоянно стали заходить сюда
корабли христианских наций, и именно от английского правительства разрешено раз в год
посылать одно военное судно, с китайской станции, на Лю-чу наблюдать, как поступают с нами, и вот жители кланяются теперь в пояс. Они невежественны, грязны, грубы…
Был туман и свежий ветер, потом
пошел дождь. Однако ж мы в трубу рассмотрели, что судно было под английским флагом. Адмирал сейчас отправил навстречу к нему шлюпку и штурманского офицера отвести от мели. Часа через два
корабль стоял уже близ нас на якоре.
В другой раз к этому же консулу пристал губернатор, зачем он снаряжает судно, да еще, кажется, с опиумом, в какой-то шестой порт, чуть ли не в самый Пекин, когда открыто только пять? «А зачем, — возразил тот опять, — у острова Чусана, который не открыт для европейцев, давно стоят английские
корабли? Выгоните их, и я не
пошлю судно в Пекин». Губернатор знал, конечно, зачем стоят английские
корабли у Чусана, и не выгнал их. Так судно американское и
пошло, куда хотело.
Но дни
шли своим чередом и жизнь на
корабле тоже.
Английское правительство молчит — одно, что остается ему делать, потому что многие стоящие во главе правления лица сами разводят мак на индийских своих плантациях, сами снаряжают
корабли и
шлют в Янсекиян.
В эту минуту во всей его фигуре было что-то твердое и сурово спокойное. Он, очевидно, знал, что ему делать, и
шел среди смятенных кучек, гимназистов, как большой
корабль среди маленьких лодок. Отвечая на поклоны, он говорил только...
Его силом не удерживали: напитали, деньгами наградили, подарили ему на память золотые часы с трепетиром, а для морской прохлады на поздний осенний путь дали байковое пальто с ветряной нахлобучкою на голову. Очень тепло одели и отвезли Левшу на
корабль, который в Россию
шел. Тут поместили Левшу в лучшем виде, как настоящего барина, но он с другими господами в закрытии сидеть не любил и совестился, а уйдет на палубу, под презент сядет и спросит: «Где наша Россия?»
Вот ездит честной купец по чужим сторонам заморскиим, по королевствам невиданным; продает он свои товары втридорога, покупает чужие втридешева; он меняет товар на товар и того сходней, со придачею серебра да золота; золотой казной
корабли нагружает да домой
посылает.
Земля —
корабль!
Но кто-то вдруг
За новой жизнью, новой
славойВ прямую гущу бурь и вьюг
Ее направил величаво.
Между тем кадриль кончилась. Сенатор
пошел по зале. Общество перед ним, как море перед большим
кораблем, стало раздаваться направо и налево. Трудно описать все мелкие оттенки страха, уважения, внимания, которые начали отражаться на лицах чиновников, купцов и даже дворян. На средине залы к сенатору подошел хозяин с Марфиным и проговорил...
А
корабль все
идет и
идет…
Наконец пароход подтянули. Какой-то матрос, ловкий, как дьявол, взобрался кверху, под самую крышу сарая, и потом закачался в воздухе вместе с мостками, которые спустились на
корабль. И
пошел народ выходить на американскую землю…
— Беги за ней, может, догонишь, — ответил кабатчик. — Ты думаешь, на море, как в поле на телеге. Теперь, — говорит, — вам надо ждать еще неделю, когда
пойдет другой эмигрантский
корабль, а если хотите, то заплатите подороже: скоро
идет большой пароход, и в третьем классе отправляется немало народу из Швеции и Дании наниматься в Америке в прислуги. Потому что, говорят, американцы народ свободный и гордый, и прислуги из них найти трудно. Молодые датчанки и шведки в год-два зарабатывают там хорошее приданое.
И в это время на
корабле умер человек. Говорили, что он уже сел больной; на третий день ему сделалось совсем плохо, и его поместили в отдельную каюту. Туда к нему ходила дочь, молодая девушка, которую Матвей видел несколько раз с заплаканными глазами, и каждый раз в его широкой груди поворачивалось сердце. А наконец, в то время, когда
корабль тихо
шел в густом тумане, среди пассажиров пронесся слух, что этот больной человек умер.
Парусный
корабль качался и рос, и когда поравнялся с ними, то Лозинский увидел на нем веселых людей, которые смеялись и кланялись и плыли себе дальше, как будто им не о чем думать и заботиться, и жизнь их будто всегда
идет так же весело, как их
корабль при попутном ветре…
Гнутся и скрипят мачты, сухо свистит ветер в снастях, а
корабль все
идет и
идет; над
кораблем светит солнце, над
кораблем стоит темная ночь, над
кораблем задумчиво висят тучи или гроза бушует и ревет на океане, и молнии падают в колыхающуюся воду.
Перед отъездом из Нью-Йорка Матвей и Анна отправились на пристань — смотреть, как подходят
корабли из Европы. И они видели, как, рассекая грудью волны залива, подошел морской гигант и как его опять подвели к пристани и по мосткам
шли десятки и сотни людей, неся сюда и свое горе, и свои надежды, и ожидания…
Пошли и они — не оставаться же на
корабле вечно.
Они вышли и
пошли берегом, направо, к пристаням, в надежде, что, может быть, Матвей и Дыма приехали на том эмигрантском
корабле из Германии, который только что проплыл мимо «Свободы».
Я спустился в ярко озаренное помещение, где, кроме нас двух, никого не было. Беглый взгляд, брошенный мной на обстановку, не дал впечатления, противоречащего моему настроению, но и не разъяснил ничего, хотя казалось мне, когда я спускался, что будет иначе. Я увидел комфорт и беспорядок. Я
шел по замечательному ковру. Отделка помещения обнаруживала богатство строителя
корабля. Мы сели на небольшой диван, и в полном свете я окончательно рассмотрел Геза.
Угостив человека за услугу, я отправился на
корабль и, как Гез уже переселился сюда, в гостиницу, намереваясь широко пожить, —
пошел к нему, но его не застал.
— Вот и вся история, — закончил Больт. — Что было на
корабле потом, конечно, не интересно, а с тех пор
пошел слух, что Фрези Грант иногда видели то тут, то там, ночью или на рассвете. Ее считают заботящейся о потерпевших крушение, между прочим; и тот, кто ее увидит, говорят, будет думать о ней до конца жизни.
Я, дальнозоркий, вижу только два темных пятнышка. Кочетов принес бинокль, но в бинокль я вижу немного больше, чем простым глазом. Мы с Кочетовым обсуждаем план защиты позиции, если будет десант, и постановляем: биться до конца в случае высадки десанта и
послать бегом сообщить на Цисквили, где есть телеграф с Озургетами.
Корабли приближались, Галям уже видит...
— Бились со мной, бились на всех
кораблях и присудили меня
послать к Фофану на усмирение. Одного имени Фофана все, и офицеры и матросы, боялись. Он и вокруг света сколько раз хаживал, и в Ледовитом океане за китом плавал. Такого зверя, как Фофан, отродясь на свете не бывало: драл собственноручно, меньше семи зубов с маху не вышибал, да еще райские сады на своем
корабле устраивал.
Для наших берданок это не было страшно. В лодках суматоха, гребцы выбывают из строя, их сменяют другие, но все-таки лодки улепетывают. С ближайшего
корабля спускают им на помощь две шлюпки, из них пересаживаются в первые новые гребцы; наши дальнобойные берданки догоняют их пулями… Англичанин, уплывший первым, давно уже, надо полагать, у всех на мушках сидел. Через несколько минут все четыре лодки поднимаются на
корабль. Наши берданки продолжают
посылать пулю за пулей.
Но когда опомнились? — тогда, милая тетенька, когда старые
корабли уже были сожжены, когда уйти назад в прошлое было нельзя, а
идти вперед значило погрузиться в тот омут, в котором кишат расхитители, клеветники, сыщики и те неслыханные"публицисты", чудовищная помесь Мессалины и Марата, сумевшие соединить в своем ремесле распутство первой и человеконенавистничество последнего.
— Не будь, сделай милость, ничтожным человеком. Наш мост разорен! Наши
корабли сожжены! Назад
идти нельзя. Будь же человеком, уж если не с волею, так хоть с разумом.
Вот эти слова, писанные в рукописи не самим Петром, но его рукою поправленные и дополненные: «Дабы то (то есть строение
кораблей) вечно утвердилось в России, умыслил искусство дела того ввесть в народ свой и того ради многое число людей благородных
послал в Голландию и иные государства учиться архитектуры и управления корабельного.
Она вся разбилась об утесы и вместе с великолепным
кораблем «Black Prince» и с английским золотом
пошла ко дну около Белых камней, которые и теперь еще внушительно торчат из воды там, где узкое горло бухты расширяется к морю, с правой стороны, если выходишь из Балаклавы.
Рассказывал он также о своих встречах под водой с мертвыми матросами, брошенными за борт с
корабля. Вопреки тяжести, привязанной к их ногам, они, вследствие разложения тела, попадают неизбежно в полосу воды такой плотности, что не
идут уже больше ко дну, но и не подымаются вверх, а, стоя, странствуют в воде, влекомые тихим течением, с ядром, висящим на ногах.
Небо, как бы единственно для
славы Ее, несколько раз помрачало тучами горизонт России в царствование великой Монархини, чтобы Она, презирая бури и громы, могла доказать народам крепость души Своей: так искусный мореходец еще более славен опасностями, чрез которые провел он
корабль свой в мирное пристанище.
Алексей (машинально). Совершенно верно, Никол. А дом наш — на
корабль. Ну,
иди к гостям.
Иди,
иди.
«Нижний Новгород»
шел с «грузом арестантов», назначенных на Сахалин. Морские уставы вообще очень строги, а на
корабле с подобным грузом они еще строже. Днем арестанты посменно гуляли по палубе, оцепленные крепким караулом. Остальное время они проводили в своих помещениях под палубой.
На полдень
пойдешь — дойдешь до конца острова, а там море-окиян: на
корабле разве переплыть.
Ананий Яковлев(солидно). Никакого тут дьявола нет, да и быть не может. Теперь даже по морской части, хошь бы эти паруса али греблю, как напредь того было, почесть, что совсем кинули, так как этим самым паром стало не в пример сподручнее дело делать. Поставят, спокойным манером, машину в нутро
корабля; она вертит колеса, и какая ни на есть там буря, ему нипочем. Как теперича стал ветер крепчать, развели огонь посильнее, и
пошел скакать с волны на волну.
Боровцов. И опять же ваша пешая служба супротив морской много легче. Вы то возьмите: другой раз
пошлют с кораблем-то отыскивать, где конец свету; ну и плывут. Видят моря такие, совсем неведомые, морские чудища круг
корабля подымаются, дорогу загораживают, вопят разными голосами; птица Сирен поет; и нет такой души на
корабле, говорят, которая бы не ужасалась от страха, в онемение даже приходят. Вот это — служба.
И вот пузыри от подстенья
пошли,
Садко уже видит сквозь стены:
Разбитые ко дну летят
корабли,
Крутяся средь ила и пены...
По небу, описывая медленную дугу, скатывается яркая и тяжелая звезда. Через миг по мосту
идет прекрасная женщина в черном, с удивленным взором расширенных глаз. Все становится сказочным — темный мост и дремлющие голубые
корабли. Незнакомка застывает у перил моста, еще храня свой бледный падучий блеск. Снег, вечно юный, одевает ее плечи, опушает стан. Она, как статуя, ждет. Такой же Голубой, как она, восходит на мост из темной аллеи. Также в снегу. Также прекрасен. Он колеблется, как тихое, синее пламя.
К веселью! К веселью! Моря запевают!
Я слышу, далеко
идут корабли!
Напрасно кто-нибудь, более их искусный и неустрашимый, переплывший на противный берег, кричит им оттуда, указывая путь спасения: плохие пловцы боятся броситься в волны и ограничиваются тем, что проклинают свое малодушие, свое положение, и иногда, заглядевшись на бегущую мимо струю или ободренные криком, вылетевшим из капитанского рупора, вдруг воображают, что
корабль их бежит, и восторженно восклицают: «
Пошел,
пошел, двинулся!» Но скоро они сами убеждаются в оптическом обмане и опять начинают проклинать или погружаются в апатичное бездействие, забывая простую истину, что им придется умереть на мели, если они сами не позаботятся снять с нее
корабль и прежде всего хоть помочь капитану и его матросам выбросить балласт, мешающий
кораблю подняться.
Потом на
корабль свой волшебный,
Главу опустивши на грудь,
Идет и, махнувши рукою,
В обратный пускается путь.